В разширением здесь.
Создание Завесы в холодном феврале 18-го, это не кунштюк, позволяющий Давиду сразить Голиафа (в реальности наступление немцев не остановилось, а просто снизило темп), а показатель субъектности новых властей, которые в катастрофических условиях были способны находить решения, позволяющие, если не переломить ситуацию, то хотя бы держать её на контроле. При этом надо думать, что немецкое командование вряд ли интересовал холодный и голодный Петербург (ну, разве поставить ещё одну жирную галочку в журнале своего ЧСВ), а вот полный разгром большевиков мог привести к тому, что вместо них появилось бы следующее русское правительство,которое, возможно,будет менее лояльно к идее сепаратного мира. А немцам нужно было спешить решить свои проблемы на Западном фронте, пока новый участник мировой бойни – США не подготовит свою армию к сражениям, поэтому не удивительно, что стороны снова оказались за столом переговоров, закончившихся подписание Брестского (или Похабного) договора 3 марта. Впрочем, приключения Красных «Моисеев» на этом не закончились, так как договор касался выхода из войны лишь РСФСР.
Теперь вернёмся на Украину. Здесь немецкое командование опиралось на договор с Центральной Радой от 9 февраля, которая согласно ему уже 13 февраля попросила помощи в борьбе с советскими отрядами. Впрочем, не только это способствовало тому, что развитие событийпошло по другому руслу. С одной стороны, на Украине присутствовали отряды Красной гвардии (те самые условные 20 000 бойцов, о которых говорил Антонов-Овсеенко), только что свергнувшие правительство Центральной Рады в Киеве, а теперь добивавшие контрреволюцию на окраинах страны. С другой, всё это компенсировалось слабостью местной советской власти, которая зашла на «трон» под раскаты артиллерийской бомбардировки города и наведения революционного порядка в карманах вовремя не сбежавшей буржуазии. А вот отметиться в позитивных свершениях украинская Цикука либо не смогла, да и при всё желании - не успела бы. Как в обратку получила интервенцию.
Не удивительно, что по итогу получилась практически полная аналогия с Центральной Радой, которая так же не сумела воспользоваться своими административными ресурсами ни при мобилизации экономики и граждан, ни при ведении боевых действий. Впрочем, проблема была не только в бездеятельности украинской Цикуки, но и в специфике комплектования отрядов Красной гвардии.
Если читать дневники Антонова-Овсеенко, то перед любой операцией он, как правило, расписывает наряд сил и средств. Вот, например, какие части были зарегистрированы в Николаеве бывшим начштаба Муравьёва А.С. Смирновым перед началом немецкого наступления:
- 1-й авиаотряд Мельникова – 3 аппарата, 12 человек, но всё имущество отряда было погружено на парод в Одессе и отправлено в Севастополь;
- Броневое отделение 1-го Советского Одесского полка – 1 броневик, 1 санитарный автомобиль, 1 грузовик и 1 легковая машина, требовавшая капитально ремонта, 16 человек команды;
- Автопарк 3-й армии – 18 машин и 60 человек обслуги;
- Несколько поездов снабжения с оружием и припасами;
- 11 телеграфистов армии Лазарева;
- Отряд Церенберга (до 40 человек);
- 1-й батальон Ленинского полка под начальством Андреева в составе 3-х рот при 7-ми пулемётах и 3-х горных орудиях;
- Отряд террористов Зайделя – 60 человек;
- Отряд Красной гвардии Стураса – 60 человек и отряд анархистов В. Желябова – 60 человек.
Дальше начинается форменный цирк. Из наличных подразделений согласился защищать город лишь отряд Церенберга, который вместе с конной сотней и батареей Смирнов бросил на охрану моста, а броневик отправил на разведку. Впрочем, разведки не получилось, так как броневик был арестован местной милицией(!!!). Впрочем, и после освобождения он предпочёл проводить разведку в стороне противоположной от немецкого наступления. Вскоре и сам Смирнов оказался в цепких лапах местных правоохранителей, которые очень интересовались наличием денег, взятых из банка на организацию обороны. Через пару часов Смирнов освободился под честное слово бабло вернуть. При этом он обнаружил, что наличные резервы растаяли в неизвестном направлении, в т.ч. бронепоезд, который должен был охранять железнодорожный мост, в сторону которого уже направлялись немецкие части. Под угрозой обхода Смирнову пришлось отступить, не смотря на удобные позиции и скудный наряд сил у противника.
И, увы, такие истории были не исключением из правил. При этом надо понимать, что на тот момент действовал добровольческий принцип комплектования отрядов Красной Гвардии, поэтому они были привязаны к какой-нибудь местности или производству и весьма разнообразный идеологический бэкграунд (анархический, партизанский, террористический, партийный). Подчинялись они (по настроению) своим, как правило, выборным командирам, решающие свои насущие вопросы (включая боевые) с помощью демократических процедур. Не удивительно, что над ними практически невозможно было установить единого командования, так и добиться выполнения уже принятых решений. Сюда ещё можно наложить отсутствие хоть какого-то подобия тыла и бесконечное мерение пиписками всевозможных батек, атаманов, командующих несуществующих фронтов и армий из ста человек, которые окончательно подрывали не особо могучую потенцию красных отрядов.
Поэтому эта сборная солянка постоянно рассыпалась даже не столько под ударами немецкой военной машины, а уже при обозначении нажима на позиции. После чего то один, то другой отряд бежали спасать революцию в тыл, провоцируя панику и неконтролируемое бегство всех остальных.
Ну, а саму Донецко-Криворожскую республику (ДКР) интервенция поставила в замешательство. С одной, стороны она как бы и де юре, и де факто к Украине, по которой катился немецкий паровой каток, не относилась. С другой, кто ж мог знать, что у этих тевтонов на уме, да и украинских братьев по рабочему классу без помощи оставлять было нельзя. В общем, чувствуя себя пока в относительной безопасности харьковский Совет, в целом, был решительно настроен на революционную борьбу с немецким империализмом, о чём делал гневные заявления, которые, правда, корректировал замечанием, что по итогу они готовы подчинятся партийной дисциплине и тем решениям, который примут на VII съезде партии.
Кстати, одним из наиболее здравомыслящих людей оказался Ворошилов, который заметил, что он, конечно, не против революционной борьбы с империалистической гидрой, но хотелось бы набраться перед этим силёнок. Нельзя не заметить, что как в воду глядел Клим Ефимович.
В общем, Харьков раздирало от противоречий. С одной стороны, его функционеры страстно желали, чтобы немецкий орднунг сам собой остановился на их границе, с другой, развернули бурную деятельность по военной мобилизации. Действительно, шанс на то, что немцы остановятся на границе с ДКР, существовал, так как первоначально планы наступления не затрагивали непосредственно Харьковскую область, ставя основной своей задачей захват сельскохозяйственных районов для последующего вывоза хлеба, что и было осуществлено. Однако Главнокомандующий Восточным фронтом генерал-фельдмаршал Г. фон Эйхгорн обнаружил, что для вывоза хлеба нужно исправное функционирование железных дорог, что было невозможно без донецкого угля. А значит немецким войскам надо было продвинутся по Донбассу вплоть до Ростова. Впрочем, было бы удивительно, что, не испытывая особых трудностей с продвижением своих войск, немецкое командование остановилось бы перед крупным промышленным районом (где была куча дефицитных ресурсов) или Крымом – базой Черноморского фронта. В общем, это был тот случай, когда аппетит приходит во время еды, да и украинские союзники вполне закономерно посчитали, что куда ступит нога немецкого оккупанта, то и есть милая сердцу Украина – выкатили им
Чтобы понять аппетиты хохлов из Центральной Рады, нужно учесть, что тогдашний глобус Украины включал Галицию, принадлежащую Австро-Венгрии (ещё не побеждённой и, в принципе,как бы союзника), ну а на восток её территория тянулась до Каспийского моря. А вы говорите, что мечтателями были большевики (в разширении здесь).
В общем, довольно быстро стало понятно, что немецкого вторжения в ДКР не избежать. В отличии от Цикуки в Харькове сложился вполне дееспособный административный аппарат, который с присущей ему энтузиазмом стал готовится к обороне региона. Даже Антонов-Овсеенко, который, чтя партийную дисциплину, считал себя
Впрочем, чуда не случилось. Проблема, в общем-то, была той же, что и Цикуки. Чтобы там не говорилось о разницы субъектности её и ДКР, все они упирались, как минимум, в нехватку времени для проведения сложных мобилизационных мероприятий. Чрезвычайный штаб обороны ДКР был создан 3 марта (немцы в это время входили в Киев) за месяц до падения Харькова. При этом, как это часто водилось, Чрезвычайных штаб и Военный наркомат опирались на различные военные структуры Советов на местах: в Екатеринославе первоначально за мобилизацию отвечало Бюро по организации Рабоче-крестьянской добровольческой армии, а в Юзовке энергичную деятельность развернул Центроштаб. И это не считая Антонова-Овсеенко (Главштаб), который, не без оснований, считал себя Главкомом всеми войсками на Украине (куда он включал и ДКР). Не удивительно, что при общем энтузиазме руководителей и масс – путаница была неимовернейшая, что закономерно привело к последующему поражению отрядов Красной Гвардии и оставлению Харькова, где всё случилось согласно классики жанра.
Антонов-Овсеенко попытался выстроить тонкую красную линию перед городом, стараясь прикрыться с флангов. Однако Сиверс не спешил занять Дергачи, а анархисты Девицкого сбежали из Мерефы, в то время как немцы методично перемалывали отряды Киквидзе (Богодухов) и Примакова (Пересечное), подкрепление к которым, как это водится, тоже запоздало. Обнажившиеся фланги позволили немцам окружить наступавший от станции Огульны отряд Чудновского, который был в последующем уничтожен (за исключением бронепоезда Зубок-Мокиевской, но о ней позже).
Впрочем, руководители ДКР к этому времени понимали, что энтузиазм – энтузиазмом, а город не удержать, поэтому 21 марта при Чрезвычайном штабе ДКР была создана эвакуационная комиссия, которую лично возглавил Артём. Планировалось вывозить фураж и продовольствие через Курск, боевые грузы – через Лозовую, Славинск и Купянск, всё остальное – на Царицын. Вывозилось всё, что представляло хоть какой-то интерес: от ценных материалов до оборудования и продукции. Всё, что нельзя было вывезти, предлагалось уничтожить. С реализацией чего, как, впрочем, и с заводскими матценностями возникали разногласия с трудовыми коллективами, которые вполне закономерно считали, что таким образом их лишают будущего куска хлеба. По этому поводу прокатились митинги, которые возглавили меньшевики, видящие в этом возможность вернуть свою заметно просевшую популярность. 27 марта прошёл 12-тысячный митинг, осуждающий вывоз оборудования и материалов. Обещали проведение «вооружённой» демонстрации, после чего Артём приказал арестовать 3-х зачинщиков (которые впоследствии были отпущены) и даже пригрозил сопротивленцам расстрелами (угроза так и не была осуществлена). Это всё, что нужно знать о «кровавой большевистской диктатуре», установившейся в ДКР весной 1918 года. К слову, рабочие, привыкшие к красной демократии, решили покачать свои права и после захвата Харькова немцами, чего, правда, европейские цивилизаторы не оценили, запретив манифестации и вместе с хохлами постреляв первых попавшихся подозреваемых.
Как бы то ни было, а эвакуация проходила в энергичном режиме. На харьковском железнодорожном узле железной рукой наводился порядок, что, впрочем, не гарантировало отсутствие неприятностей. Так перед эшелоном Главштаба (Антонов-Овсеенко) с рельсов сошёл поезд, а впередилежащий мост оказался взорван. Сам Артём покинул город на последний момент, когда немецкие войска уже вошли в город. Что, кстати, чуть не сыграло с ним злую шутку, так как дорога на Змиев оказалась перекрыта немецкими разъездами, а железнодорожные пути заминированы. Отступающие части с Донецким Совнаркомом попали в мешок. Пожалуй, без всякой натяжки можно сказать, что это была своеобразная репетиция перехода на Царицын. Впрочем, реакция последовала мгновенно, отряды рабочих (под руководством Артёма) отбрасывают прорвавшихся немцев, другие приводят в порядок разрушенные пути, после чего эшелоны прошли на станцию Змиев. Здесь так же присутствует ещё один легендарный сюжет о Людмиле Зубок-Мокиевской – единственной в мире женщине командире бронепоезда.
Людмила в черкеске слева вскоре после прорыва из Харькова. Похожая на худощавого подростка, она была решительным и хладнокровным командиром. Из фотографировавшихся в живых останется только сидящая женщина Зинаида Чалая – будущая писательница.
С подачи Антонова-Овсеенко считается, что её бронепоезд прорвался к Харькову и помог выйти из окружения отряду Артёма. Мне лично не совсем понятно, как это произошло (если было разрушено или, по другим сведениям, заминировано полотно дороги). Скорее всего, верным следует признать версию С.Ромадина, что бронепоезд Мокиевской уходил вместе с отрядами Артёма, что, в принципе, было характерно для неё, постоянно прикрывающую отступающие (а иногда и откровенно драпающие) отряды. Так было под ст. Гребёнки, у Ромодана и Полтавы, а в последующем она прорывается из окружения с остатками отряда Чудновского в Харьков, куда бронепоезд пришёл с простреленной бронеплощадкой. Как раз остаётся время, чтобы подшаманить технику к окончанию эвакуации.
В общем, героическая женщина со стальными яйцами. Потом в Москве, когда ей, как члену партии эсеров-максималистов и барышне, хотели отказать в праве командовать бронепоездом на выборной основе, Антонов-Овсеенко лично написал характеристику:
«т. Мокиевская, командуя броневым поездом №3, проявила выдающиеся боевые качества. Постоянно держала команду в строгом порядке, все боевые распоряжения выполняла неукоснительно с полным самообладанием. Она командовала поездом с 25 февраля 1918 г. по настоящее время»
Что для безалаберности и хаоса того времени много стоит. Не удивительно, что такая «железная» барышня пригодилась в сложной жизненной ситуации, в которую попали отступающие отряды Донецкого Совнаркома.
Так или иначе, Артём с сотоварищами прорвался в Луганск, где начинается короткий «луганский» период в жизни ДКР.
А в луганском «оплоте» Ворошилова было неспокойно: станции были забиты эшелонами, город лихорадочно готовился к эвакуации. Здесь в обстановке нервозности и неразберихи бесчинствовали анархисты и эсеры, которые при поддержке трёх бронированных машин напали на комендатуру (где по их данным хранились
По прибытию на место руководство ДКР было реорганизовано, пополнив местными кадрами пустовавшие вакансии. Как бы это не показалось странным, но вновь сформированное правительство оказалось многопартийным, так как в него вошли эсер Ханзон и меньшевик Повзнер. Впрочем, задачи от этого особо не изменились: эвакуация и оборона.
Пытался Совнарком ДКР вести переговоры с немецким командованием и Центральной Радой. Закончились они неудачей, но позволили выиграть время и отправить в Москву эшелон с ценностями Харьковского отделения Госбанка, за что сопровождавшего его наркома В. Межлаука лично благодарил Ленин.
Впрочем, на этом эвакуационные потуги не закончились. В период с 12 апреля по 5 мая только через станцию Лиски проследовало 572 паровоза, 7134 грузовых и 2073 пассажирских вагона, перевёзших 116 млн кг груза и примерно 35 тысяч человек. Среди которых были не только красногвардейцы, но и рабочие, партийные кадры и члены их семей. Для пребывающих в постреволюционном хаосе железных дорог это было серьёзное достижение.
В луганский период было принято решение, чтобы Ворошилов возглавил 5-ю армию, приняв командование у Сиверса, куда были сведены все отступившие от Харькова отряды. Именно этой армии придётся пройти от Луганска до Царицына и вернуться обратно в 1919 году. Впрочем, всё это в будущем, а пока у Ворошилова под рукой находятся уставшие и деморализованные отряды.
Впрочем, проблемы были не только у вновь назначенного командарма. Центроштаб снимает отряд с Изюма и бежит в Ростов. Вслед за этим рассыпается Донецкая армия, которая отступает в Луганск, где частично объединяется с 5-й армией. Вследствие усталости и неразберихи разваливается 3-я армия, оголяя фланг 2-й армии. Чуть лучше обстоит дела южнее, но и там 1-я и 2-я под давлением противника начинают отходить к границам республики.
К чести Антонова-Овсеенко он не только старался стабилизировать разваливающийся фронт, но действовать на опережения, стараясь сковать фланговыми ударами действия противника. Он не без оснований посчитал, что немецкое командование будет стараться перерезать кратчайшую дорогу в центр России на участке железной дороги Миллерово-Чертково, что приведёт к выталкиванию всей массы людей и техники в неприветливые Донские степи, поэтому основную деятельность сконцентрировал на удержании стратегических станций: Сватово, Старобельское, Чертково, а по мере их потери направлял удары в растянутые фланги противника.
Но надо признать получалось не ахти. Отряды разбредались, бросая, по поводу и без, указанные позиции, отсутствовал манёвр огнём и живой силой, ударные возможности отрядов были прямо пропорциональны работе тыла – то есть никакие.
Последний бой перед оставлением Луганска был дан под Родаково, где сборная отрядная солянка показала свои сильные и слабые стороны. Удар немцев по правому флангу пришёлся на стойкий 1 Луганский социалистический отряд, который прогнулся, но не побежал, а своевременное появление Ворошилова (который до этого занимался эвакуацией Луганска) позволило перейти в контратаку и опрокинуть противника. Однако последующий глубокий обход немцев с юга привел к бегству отрядов в Луганск, а потом к отходу на станцию Миллерово и Зверево. Впрочем, на некоторое время врага они задержали, что в условиях спешной эвакуации всегда плюс.
Начинался новый этап в жизни ДКР – переход на Царицын. Впрочем, об этом в следующий раз.