Матросы - преторианцы революции. Братишки, обвешанные бомбами и пулемётными лентами. Люто ненавидимые всеми контрреволюционными силами. Склонные позёрству и нарушению дисциплины - вплоть до анархии. Так ли это? Отвечает книга питерского историка Кирилла Назаренко.
Впрочем, не в последнюю очередь меня заинтересовал исторический период: февраль-октябрь-лето 1918 года. Период романтической революционной демократии, когда массы на вполне демократических основах выбирали ту диктатуру, которая будет вытаскивать страну из разверзшейся катастрофы. Не менее, интересно отношение флотского командирского корпуса к революционным событиям. Считается, что твёрдая матроская длань сурово искоренило из своих рядов консервативное офицерство, что опровергается тем фактом, что именно Красный флот в постреволюционные период был более всего насыщен старыми специалистами, многие из которых к тому же находились на высоких должностях. И под раздачу попали уже в последующие годы советской власти.
Начинается книга с описания ситуации, сложившейся на основных флотах мира, где, понятное дело, наиболее детально описывается именно российский. В принципе, большинство флотов перед ПМВ носило явный сословный характер и русский был не исключением. Конечно, границы сословий потихоньку размывались, но слово "потихоньку" здесь главное. Собственно, цимес был в том, что флот тогда находился на острие прогресса, поэтому матросский состав старались подбирать наиболее квалифицированный, который весьма тяжело мирился с сословномыми перегородками и ограничениями. То, что воспринималось само собой во время Синопа, в начале 20-го века многим казалось неприемлимым. Что и обеспечивало опеределённую нервозность во флотских отношениях, которая и взорвалась в революционный период.
Впрочем, меня позабавил другой момент, который довольно неплохо характеризует архаику отношений. Дело в том, что проездные деньги флотским офицерам выдавались ездовыми - то есть привязывали к стоимости проезда на лошадях! То есть оплатить стоимость билета не позволяла "религия", поэтому шёл весьма специфический пересчёт: сколько кобыл понадобится на преодоление расстояния в столько-то вёрст в течение одного дня! И это начало 20 века!
Не менее интересным вопросом остаётся количество жерт матроский бунтов, которые случились после февральской революции, так как у противоположного лагеря ходят самые дикие цифры о погибели цвета России. Назаренко установил, что жертвами матроских самосудов было не менее 55 и не более 71 офицера. При этом вспышка насилия в Гельсингфорсе и Кронштадте произошла из-за задержки информирования флота о происходящем в стране. Матросы, получившие окольными путями известие об отречении Николая II, но не получившие официального подтерждения от флотского руководства, подумали, что те задумали какую-то политическую интригу и взбунтовались. В последствии ряд свидетелей этих событий вспоминали, что причин для такой вспышки особо и не было, что опять же показывает на пропасть между флотским офицерством, не понимавших чаяния матросских масс.
Тем не менее, офицеры в страхе не побежали с кораблей, пытаясь в своей массе устроится в новой реальности. Впрочем, и матросская масса, самоорганизовавшись в выборные органы, не торопилась разгонять командный состав, понимая, что функционирование сложного флотского организма не возможно без использования квалифицированных специалистов. В общем, ситуация застыла в неустойчивом равновесии, которое могло взорваться в любой момент, но, в целом, каждый раз офицерство, не зная что конкретно принять, предпочитало спускать дело на тормозах, явно не выступая ни за, ни против революционного флота.
Назаренко замечает, что флот представлял из себя, прежде всего, узкую профессиональную страту, спаенную военной службой, которая, тем не менее, не обрела своей политической субъектности. Не смотря на то, что, в целом, Балтийский флот поддержал большевиков в Октябре - его выборные структуры так же колебались в своих воззрениях по мере изменения внутренней и внешней обстановки. Флотские комитеты не только стремились помогать большевикам, но и требовали с них ответа, о выполненной работе. А, при необходимости, готовы были высказать вотуум недоверия. На всё это накладывались метания офицерского состава, который, по большому счёту, занял выжидательную позицию.
Заканчивается книга о начале крушения флотской демократии, которая, с одной стороны, обозначилась падением с политического олимпа одного из популярных лидеров балтийских матросов - Дыбенко, с другой - расстрелом А.Щастного - героя перехода флота из Гельсингфорса в Кронштадт. Дело Щастного как нельзя лучше показывает всю ту неустойчивую ситуацию, которая сложилась в стане победившей революции к лету 1918 года. Захват кайзеровской армии Украины и Донбасса, восстание белочехов, смутное недовольство недавних союзников, которое вскоре выльется в ещё один вооружённый мятеж. В этом случае флот, потерявший уже наиболее идейный состав большевиков, ушедший по заданию партии на фронта гражданской войны, заметно порозовел. Властителями дум становились представителями иных революционных партий, готовые бросить жёсткие предъявы большевикам. Вся эта взрывоопасная ситуация оказалась в руках у Щастного, который в любой момент мог использовать ситуацию и флот по своему усмотрению. И здесь хитроумный Троцкий сыграл на опережение, ликвидировав появившуюся угрозу в зародыше. Тем самым переступив ещё одну грань в эскалации гражданской войны. Прав ли был он? Спустя. месяц после расстрела Щастного громыхнуло восстание левых эсеров, в Баку Центрокаспий (аналог Центробалта) арестовал, а затем и расстрелял 26 Бакинских комиссаров. В общем, было не удивительно, если бы на волне недовольства большевиками и общего кризиса в стране Балтийский флот выступил совместно с восставшими в колыбели Русской революции - Питере. Позволить себе такую блажь большевики не могли. Оказавшись на грани гибели, они предпочитали строить жёсткую, но действенную диктатуру, которая ставила крест на периоде революционной демократии.
Книга рекомендована к прочтению.