Японский танк Тип 89 «Йи-Го» в Китае. Скудность китайских противотанковых средств сделала этот устаревший танк – королём поля боя, что, прочем, имело свои неприятные последствия, так как затормозила программу развития танковых войск. И только встреча этой архаики с советской бронетехникой на Халхин Голе раскрыло японцам глаза на реальное положение дел. (фото отсель).
Вторая мировая война на территории Китая малоизвестна для среднестатистического россиянина, что зеркально отражает западный (да и не только) исторический шовинизм, когда акцент делается только на события, происходящие в сфере интересов какого-то одного государства или, в лучшем случае, коалиции. А тем временем демографические потери данного конфликта колеблются от 19 до 35 миллионов (как всегда простой люд особо не считали), что выводит его, как минимум, на второе место после СССР. Это было тяжёлое и изнурительное противостояние, которое требовало от китайского народа напряжения всех сил и средств, и, учитывая неготовность государства, было оплачено соответствующей ценой.
Впрочем, сначала Мао нужно было решить ещё раз вопрос о власти. К концу 37-го он был полновластным хозяином коммунистической партии Китая, но далеко не таким независимым игроком, каким ему хотелось быть. КПК серьёзно зависела от ресурсных вливаний СССР, поэтому он был вынужден постоянно оглядываться на Москву не только как образец для подражания, но и придирчивого спонсора, который бдительно следил за тем, как выполняются его пожелания. Поэтому Мао тревожился, что его слишком самостоятельная кандидатура или козни врагов инициируют Москву на переворот в партийной верхушке. Впрочем, обратная ситуация наблюдалась и в Кремле, где вождь постоянно перетасовал карты партийных функционеров, подбирая наилучшую кандидатуру: и чтоб успешная была, и в меру послушная. Именно он в своё время не дал окончательно утопить Мао в партийных склоках, но будет ли он лоялен к нему дальше? Ведь впереди было долгое и трудное военное противостояние, в котором КПК, по-прежнему, требовалась помощь Старшего брата.
Ван Мин - один из последних конкурентов Мао за власть. Проиграл он не в последнюю очередь потому, что реалии Китая отличались от пожеланий Сталина.
И Мао опасался не зря. В Москве его конкурентом был Ван Мин. Питомец Павла Мифа и член группы «28 большевиков», с октября 1931 года был членом Исполнительного Бюро Исполнительного комитета Коминтерна и курировал азиатское и латиноамериканское направление. Амбициозный Ван Мин видел себя главой китайских коммунистов и аккуратно «подтапливал» позиции Мао, подготавливая на него досье с червоточинкой:
«Социальное происхождение — мелкий помещик [кто-то из читавших записку красным карандашом сверху поставил знак вопроса]. Не было систематических ошибок. Очень сильный работник, больший агитатор и массовик, умеет внедряться в гущу массы, хороший руководитель массовой работы. Имеет богатейший опыт крестьянского движения и партизанской войны. Умеет работать в тяжелых, труднейших условиях. Очень активно и хорошо выполняет работу. Личные свойства — любит сближаться с массами, пропагандистская работа, самоотверженность. Наряду с вышеуказанными положительными сторонами есть недостатки, именно недостаточная теоретическая подготовка, поэтому легко может совершить отдельные политические ошибки, однако при правильном твердом партийном руководстве легко и быстро исправляет свои ошибки. [Большая часть последней фразы была кем-то подчеркнута красным карандашом, отчерчена сбоку, и рядом на полях поставлен знак вопроса]».
Не удивительно, что, когда в конце 1937 года Ван Мин прилетел в Китай, Мао напрягся. Тем более, в Стране Советов веяли недобрые ветра «Большой чистки», что Ван Мин продемонстрировал в Синьдзине, где делегация сделала остановку. Здесь он случайно встретил своих старых знакомых по учёбе в КУТК Юй Сюсуна, Чжоу Давэна и Дун Исяна, которые в свою бытность составляли ему оппозицию в борьбе за власть в данном учреждении. В последующем они были направлены в Синьдзян, где местный дубай Шэнь Шицай в связи с угрозой, исходившей от Японии, резко стал другом СССР (готов был вступить в компартию), но для начала попросил направить ему 25 надёжных работников для налаживания антиимпериалистической борьбы.
Увидев своих бывших сотоварищей по учёбе, Ван Мин наехал на дубаня, что у него процветает антисоветизм и контрреволюция. Озадаченный дубань передал ему 25 фотографий всех советских сотрудников, из которых Ван Мин отобрал 24 (!) как откровенных троцкистов. Понятное дело, что в список попали все его бывшие политические оппоненты. По-прежнему обескураженный дубань отдал приказ на арест подозреваемых, которых потом передали советскому НКВД. Надо ли объяснять, что в 37-м это, как правило, означало дорогу в один конец.
Шокирован был не только провинциальный милитарист Шэнь Шицай, но и верхушка КПК, тем более, что Ван Мин постоянно подчёркивал, что Кремль стоит у него за спиной. В ноябре 1938 Вана назначают руководителем Секретариата ЦК КПК и секретарём Чанцзянского бюро ЦК КПК, которое вскоре прозвали «вторым Политбюро». Ван Мин, работающей в Москве, лучше всех остальных понимал задачи, поставленные Сталиным перед китайскими коммунистами и, соответственно, был полон решимости претворить их в жизнь. То есть готов был пойти на сотрудничество с буржуазным Гоминьданом, а также люто истреблять китайский троцкизм. Впрочем, на последнем пункте ему не повезло. Китайские троцкисты (несмотря на то, что его возглавлял бывший гуру компартии Чэнь Дусень) банально отсутствовали как не только реальная, но и выдуманная сила, поэтому «героических» мероприятий в стиле Синьдзяна больше не предвиделось. А борьба с Мао предполагала игру, прежде всего, на уровне хитроумных интриг. Поэтому Ван Мин, на вновь созванном специальном совещании Политбюро КПК, осудил решения Лочуаньского совещания и срочно потребовал перейти от партизанской тактики к маневренной войне. Для СССР важнейшей задачей было сковать Японию в Китае, поэтому на передний план выходило сотрудничество с Чан Кайши и серьёзное противостояние с японской армией. Чувствуя, что самые важные дела будут решаться в руководстве Единого фронта – Ван Мин бросился в текущую столицу Китая - Ухань.
Но Мао как всегда везло. Мало того, что Москва к этому времени определилась, что вождём китайского народа – является Мао (тот становится Генеральным секретарём КПК). Так и по мере того, как стабилизировались фронты с Японией, Чан Кайши стал терять интерес к союзу с коммунистами, а вместе с ней потерпела поражение и стратегия Вана. Его шансы на главенство в партии истаяли, но ещё долго Мао Дзедун гонял его ссаными тряпками во внутрипартийных склоках, и только заступничество Георгия Димитрова не позволило довести ситуацию до логического конца.
Поняв, что японцы выдохлись и кризис спал, Чан Кайши снова решил разобраться с политическими конкурентами. Причиной тому было нежелание коммунистов (особенно группы Мао) ложиться под Гоминьдан, а два идеологических «пистолета» в одну государственную «кобуру» было засунуть проблематично. Весной 1939 года была создана особая группа из 30 дивизий для блокады Пограничного (Особого) района. Впрочем, ещё на стадии образования Единого фронта, Мао о нечто подобном подозревал (ещё бы – от курса на гражданскую войну он отвернулся очень неохотно), поэтому продавил решение, что до четверти коммунистических войск должно оставаться для прикрытия советского района. В конце года пошли вооружённые столкновения, и коммунистам даже пришлось перебросить с фронта дивизии Хэ Луна и Лю Бочэна для отражения внутренней агрессии. Эти события получили название Первой антикоммунистической компании.
В ответ СССР приостановил военно-техническую помощь, и Чан Кайши со скрипом пошёл на переговоры весной 1940-го. Дело в том, что западные державы в это время, конечно, занимались посредничеством между Китаем и Японией, но исключительно в мюнхенской стилистике. От которой Китаю было ни тепло, ни холодно, в то время как СССР оставался единственным крупным союзником страны, от которого поступала реальная помощь. Более того, 18 июля 1940 года наметились потепления в отношениях между Японией и Англией, которая закрыла сообщение по Бирманской дороге, одной из немногих трасс, где осуществлялась безопасная поставка военных грузов.
Бирманская дорога, построенная в 1937-1939 году китайскими рабочими была одной из немногих трасс, позволяющих беспрепятственно провозить военные грузы в Китай. Потеряла своё значение после завоевание Бирмы Японией.
В качестве жеста доброй воли войска коммунистов начали операцию «Битва ста полков» - одновременное выступление частей 8-й и 4-й армии в провинции Шаньси, Хабар, Хубэй и Хэнань. Что стало шоком для японцев, привыкших к осторожной тактики коммунистов и не располагавших достоверными сведениями об их численности. В короткие сроки были освобождены 73 крупных населённых пункта и территория, на которой проживало 5 миллионов человек. Впрочем, Гоминьдан не поддержал усилия коммунистов, а сами они имели весьма скромные ударные возможности, поэтому начавшаяся в ноябре контрнаступление японских войск вернуло ситуацию в предыдущее состояние. Более того, теперь японское командование, обнаружив под своим боком грозную и неподконтрольную силу, решило, раз основные боевые действия остановились, её основательно подчистить. Началось наступление на Освобождённые районы, которое за 1941-42 года уполовинило их территорию и изрядно проредило ряды партизанских армий.
Что не менее любопытно к этому моменту относиться старт Второй антикоммунистической компании, начавшейся со стороны Гоминьдана в начале 1941 года. Под раздачу попала Новая 4-я армия коммунистов, которой было приказано переправляться на северный берег Янцзы. Как только туда переправились основные ударные части (40 тыс. бойцов), по южному берегу, где оставался штаб, часть обоза и лазарет (около 10 тыс. человек), был нанесён удар гоминдановскими войсками. Погибло порядка 7 000 человек, командующий Е Тин взят в плен, а политкомиссар Сян Ин – убит. Чан Кайши потребовал суда над Е Тином и приказал расформировать 4-ю армию. Столь явному беспределу воспротивились даже буржуазные партии Китая, а недовольство политикой правящей партии высказал американский военный советник Дж. Стилуэлл.
Впрочем, Чан Кайши, по мере того, как он переключался на помощь западных стран (в 1940 году США дали ему кредит на 245 млн. долларов, а в конце года Черчилль вновь открыл Бирманскую дорогу), продолжал гнуть свою антикоммунистическую линию. В то время как СССР потихоньку связывал себя подписанными Пактами (в 1939 с Германией и в апреле 1941 года с Японией). Ну, а после начала агрессии Германии в июне 1941 года, в принципе, не смог оказывать Китаю сколь-нибудь должную помощь. К тому же серьёзные поражения на начальном этапе войны серьёзно подорвали его престиж, что, вполне обосновано, заставило сомневаться гоминдановское руководство в возможной победе Красной армии. Поэтому Чан Кайши с чистой совестью стал переключаться на западных союзников, продолжив блокаду Пограничного (Особого) района. В то время как 350 тысячная коллаборационистская армия Ван Цзинвэя совместно с японцами начала широкомасштабное наступление на Освобождённые районы.
Ван Цзинвэй - в форме генерала особого класса. Ещё один человек непростой биографии. Революционер, помощник Сунь Ятсена, руководителей левой (!) фракции Гоминьдана (в связи с чем конфликтовал с Чан Кайши), что не помешало в 1938 году официально занять должность Зама «вождя». В конце 1939 года бежал к японцам, у которых возглавил коллаборационное правительство. Активным участием в борьбе с коммунистами и Гоминьданом пытался смягчить оккупационный режим в стране. Умер в 1944 году, не увидев исхода схватки.
В общем, в Китае того времени всё было «прекрасно». Формально оставаясь в рамках Единого фронта, страна рассыпалась на три части, которую контролировали Гоминьдан, коммунисты и японские оккупанты. Которые при общем антагонизме образовывали затейливые «союзы» для «дружбы» против оппонентов. Лишённые должного снабжения и оказавшиеся между молотом и наковальней, коммунисты попали снова в трудное положение, к которому, впрочем, им было не привыкать.
Безусловно, случившееся требовало теоретической осмысления, которое обосновало бы последующие практические решения. Именно поэтому в 1937 году, когда в силу объявленного перемирия появилось немного свободного времени, Мао Дзедун посвятил его марксистской философии, особенно внимательно изучив раздел материалистической диалектики. Его взгляды на войну и мир начинают трансформироваться. Не отступая с позиций непримиримого революционера и классового вожака, он начинает более тонко формулировать текущие задачи, которые со временем приводят его к концепции «Новой демократии». Теперь он утверждает, что не против создания буржуазно-демократического государства (при ведущей роли крестьянства и под руководством коммунистической партии, конечно же), а в партию готов принимать всех, кто хоть как-то стоит на антияпонских и патриотических позициях. Коммунисты откладывают аграрную революцию на селе, ограничиваясь мерами по контролю за фиксированным потолком арендных платежей и ссудного процента. Останавливается террор против помещиков и национальной буржуазии, если она не попадает под определение национал-предателей. Всё это приводит к тому, коммунисты получили надёжный тыл, а их партия привлекала своими идеями и патриотической позицией всё более широкие слои населения от нищих крестьян до мелкой буржуазии и городской интеллигенции. Крестьяне пополняли поредевшие воинские подразделения, а образованная буржуазия, интеллигенция и мелкие помещики, после учебных курсов, вливалась в партийные структуры, что обеспечивало буквально взрывной рост коммунистических структур.
Мао говорил о марксизме с китайским лицом, который отображает действительность страны, а не узкие политические доктрины, призывая широким фронтом выступить против захватчиков и национал-предателей, куда с периодическим постоянством, впрочем, записывал и Гоминьдан. Более того, его курс на китаезацию марксизма и широкого демократического движения поддержал Виссарионыч, а закрытием Коминтерна, казалось бы, дал добро на свободное плавание своим подопечным. Ну, а чтобы граничащие с контрреволюцией нововведения не будоражили революционную кровь старым партийным кадрам, Мао провёл партийные чистки, получившие название «жэнфэн», которые, впрочем, несколько отличались от таковых в СССР 37-го. Для Мао, использующего доктрину «лечить, чтобы победить болезнь», главным было, чтобы оппоненты «потеряли лицо», поэтому Яньань погрузился в митинговщину, где явные и мнимые оппозиционеры должны были выступать с самокритикой и покаянным речами, а весь партактив, вне зависимости от стажа, прогнали через Антияпонкий университет «Канде», где изучались работы двух вождей: Мао и Сталина.
Слушатели антияпонского университета «Канда» обрабатывают пустошь. Стратегия «самообеспечения» - в действии.
Хуже было с экономикой. Гоминдановская блокада значительно ухудшила положение коммунистов. За неимением лучшего была объявлена концепция «самообеспечения», когда каждый партийный комитет, каждое военное подразделение должно было самостоятельно обеспечить себя продуктами и вещами первой необходимости. Для этого распахивались пустоши, около домов и казарм зазелени огородики с овощами. Не останавливаясь на этом, коммунисты активно развивали кустарную промышленность, создавали кооперативы, выдавали неимущим крестьянам ссуды зерном. Понятное дело, что всё это решалось за счёт ухудшения военной подготовки и остановки боевых действий, но худо-бедно подконтрольные районы пережили трудные годы без катастрофических последствий, что рождало доверие населения к коммунистической партии и идеологии в последующем.
Глядя на серьёзные перемены у оппонентов, Чан Кайши пришлось дать свой идейный ответ. В 1943 голу он написал книгу «Судьбы Китая», где по-своему трансформировал принципы Сунь Янсена: «одна партия (Гоминьдан), одно учение, один вождь». Более того, ещё в 1938 году, пользуясь кризисным моментом, он ввёл пост «вождя» в партии, куда, конечно же, сразу назначил себя. В общем, ничего нового под луной. Принципы построения фашистских государств тогда косплеили многие, делая ставку на военных, бюрократию и всесильные органы госбезопасности (чей шеф Дай Ли носил прозвище «китайский Гиммлер»), и лишь по стечению обстоятельств Китай оказался в антигитлеровской коалиции.
Потерпевший ряд существенных поражений и утративший контроль над наиболее развитыми территориями, был вынужден меняться и чанкайшистский Китай. Гоминьдан был вытеснен в слаборазвитые районы, где потеснил местных милитаристов. Чтобы они не слишком бухтели – их войска были поставлены в первую линию против японцев, сзади их подпирали 70 «тыловых» дивизий, ну, а 30 «ударных» (личная гвардия генералиссимуса) поддерживала порядок на остальной подведомственной территории. Вот это я понимаю размах с «заградительными» отрядами!
Экономика, чьи дела были не менее плохи чем у коммунистов, была отдана на откуп бюрократии, где процветало кумовство и коррупция. Крестьяне были вынуждены сдавать весь урожай по фиксированным ценам (при сильной инфляции, когда цены удваивались каждые 6 месяцев), а потом умирать от голода у ломящихся складов с продовольствием. Более того, под раздачу попала и национальная буржуазия, так как большая часть существующей экономики подмял «бюрократический» капитал в лице четырёх семейств (Чан Кайши, Сун Цзывэнь, Кун Сянси и братьев Чэнь Гофу и Чэнь Лифу), контролирующих до 36% экономики по валу и до 50% в отдельных областях. И почему-то мне этот подход напоминает ещё одну страну в нашей реальности?
Свежий политический ветерок, задувший на момент образования Единого фронта, затух окончательно. Помимо борьбы с коммунистами, Чан Кайши давить все партии и организации патриотической направленности, если они не были завязаны непосредственно на Гоминьдан. Ну, а сама партия, потерявшая в период большого отступления две трети своих членов, восстановила численность своих рядов только к 1944 году. При этом, лишившись промышленно-развитых районов, где политически доминировала национальная буржуазия, в партию была кооптирована элита сельскохозяйственных регионов – землевладельцы и шэньши. Политическое устройство страны всё более тяготело к дореволюционной архаике, а партийная принадлежность теперь ассоциировалась исключительно с коррупцией и карьеризмом.
Даже буржуазия теперь постаралась дистанцироваться от Гоминьдана, образовав Демократическую лигу, которая позиционировала себя как Третья сила (между Гоминьданом и коммунистами). Война, природные и искусственные катастрофы, та пренебрежительность с которой функционеры Гоминьдана относились к трудностям простого народа, приводили к падению доверия к партии со стороны широких слоёв населения.
Генерал Окамура – проводник политики «трёх всё». Хотя именно его трибунал в Шанхае оправдал.
Отдельно стоит сказать о положении в оккупированных районах. Если у японцев ещё было время утвердить своё господство в Маньчжурии и даже модернизировать её промышленность, превратив в филиал имперского ВПК, то остальной Китай оказался чемоданом без ручки. Мало того, что не было ни сил, ни средств для реинтеграции территорий в японскую экономику, так и неожиданное наступление коммунистов показала, что захваченные районы далеки от покорности. В итоге японское командование не придумало ничего лучше, чем осуществлять политику «трёх всё» (三光作戦 санко сакусэн: убить всё, сжечь всё, ограбить всё). Вся территория была разделена на три зоны. Зона «спокойствия» - в радиусе 10 км от места квартирования японских или коллаборационистских гарнизонов; 15-20 км зона «полуспокойствия», где днём появляются пешие или конные разъезды войск и жандармерии; а дальше зона «опасности», для которой и предназначалась стратегия выжженной земли. Демографические потери от такой политики были ужасны, а японские военачальники закономерно попали на скамью подсудимых в качестве военных преступников.
Более того, война на истощение после остановки блицкрига, диктовала и свою стратегию и на фронте. Не имея сил для полномасштабных операций, японцы остановились на тактике «рисовых» наступлений, предназначенных для изматывания китайских войск и лишения их продовольственных запасов, что ещё больше ухудшало продовольственную ситуацию в прифронтовой полосе.
Патовая ситуация, в которой оказались стороны, стала меняться в 1944 году, но об этом в следующий раз.