Существенным отличием гражданской войны в России 1917-1924 гг. от Первой мировой – был её маневренный характер. Именно поэтому длительные переходы, рейды по тылам противника, ситуация слоённого пирога, когда до конца не ясно: кто кого окружил – является нормой того времени. В связи с этим создаётся вопрос: а закономерно ли причислять к «Моисеям» лишь походы начальной стадии этого военного противостояния? Чтобы его разрешить, рассмотрим наиболее эпический пример такого события конца 1919 – начала 1920 гг., когда белая армия отступала по Сибири. В историографию он вошёл как Великий Сибирский Ледяной поход (ВСЛП).
Чем он замечателен? Во-первых, это действительно эпик, когда в ходе своего отступления в конце 1919 – начале 1920 гг. белые войска предприняли почти 2000 километровый конно-пеший переход от Барнаула и Новониколаевска до Читы (а некоторые части и более того, так как отступали от Омска и разными маршрутами). Вторым интересным моментом является тот факт, что одними из участников тех событий являются наши знакомые из «Рейда Блюхера». Это и бойцы, и командиры партизанской армии, сведённой в 30-ю дивизию РККА и сам Блюхер – командир на этот раз 51 дивизии. А их оппонентом (правда символическим) снова был Михаил Ханжин, на этот раз уже генерал от артиллерии, который являлся военным министром в иркутской «троектории». Правда, сама ситуация поменялась на противоположную: бывшие беглецы теперь стали загонщиками.
В-третьих, в отличие от «Рейда Блюхера» его участников сложно было назвать дилетантами гражданской замятни. Военное противостояние Красных и Белых в Поволжье и на Урале, которое затем перенеслось в Сибирь, продолжалось уже более года, где удача склонялась то в одну, то в другую сторону. Здесь мы имеем в наличие состязание, пусть молодых, но уже существующих государственных структур, сформировавшихся на руинах постреволюционной империи. Причём, каждая из этих структур могла положить в свою копилку как череду успехов, так и неудач.
Военная компания 1919 года начиналась под знаком превосходства белого оружия. Командующий Западной армией Западного фронта генерал-лейтенант Ханжин взял Уфу и Белебей, не дойдя до Волги 80-100 км (за что Колчак и присвоил ему звание генерала от артиллерии). Впрочем, на этом успехи закончились, и маятник качнулся в другую сторону. Красные в ряде последовательных операций разгромили их, отбросив их к реке Тобол. Там Белые в рамках Тобольской и Петропавловской наступательных операций в последний раз попытались перетянуть военную фортуну на свою сторону, однако, не смотря на ряд частных успехов, поставленные оперативные задачи не были выполнены. Оставались лишь призрачные надежды, что, отступая к очередному рубежу, они рано или поздно смогут остановить Красную машину. Однако по окончанию Златоустовской и Челябинской операции большевики пришли выводу о бедственном положении всего белого фронта.
Здесь можно долго рассуждать о причинах краха Белой идеи в Сибири, я лишь остановлюсь на том факте, что любое молодое государственное образование (а именно таким молодым образованием было колчаковское государство) могло строиться только на победах (историю, в принципе, пишут победители). Любое поражение приводило к моментальному падению энтузиазма масс, снижая и без того их незначительный потенциал к сопротивлению. Учитывая, что к 1919 году основным по численности составом в армии являлись принудительно мобилизованные социально однородного состава и со стороны белых, и со стороны красных - не удивительно, что они моментально менял окраску в случае поражений, выбирая лагерь победителей. Поэтому любая неудачная операция носила катастрофический характер. В том числе с точки зрения дезертирства, когда с фронта испарялись или переходили на противоположную сторону целыми частями. И лишь малочисленность ударных группировок победителей не позволяла им в должной мере воспользоваться плодами очередного обвала фронта противника. По большому счёту, основной задачей государственного строительства оппонентов в то время было выстраивание системы, позволяющей непрерывно снабжать войсками боепитанием и пополнением. Во второй половине 1919 года произошёл окончательный перелом, когда Красные сумели не только нанести существенные поражения противнику, но и организовать своевременное и достаточное снабжение своих армий, что и обеспечило их безостановочное движение вперёд - ещё больше сужая ресурсную базу Белых.
До катастрофы оставался один шаг. Разные исследователи по-разному отсчитывают начало ВСЛП, поэтому существенно разнится и пройденный километраж, и количество участников. На этот момент влияет тот факт, что часть отступления войска передвигались на железнодорожном транспорте, а часть конно-пешим способом. Как правило, явным пределом, который однозначно отделяют ВСЛП от общего отступления осени 1919 года – битва за Красноярск. Здесь встали последние составы Белых, и дальше они продолжили свой путь либо пешком, либо на лошадях. Однако в нашем случае интересно разобраться в общей динамике событий. Именно поэтому свой рассказ я начну с Омска.
Несмотря на то, что на Тоболе и Ишиме разгромить Красных не получилось - они были остановлены на продолжительное время. Впрочем, белое командование считало, что удержать этот рубеж невозможно, поэтому отправило 1-ю армию Пепеляева на Обь и Иртыш для отдыха и переформирования, где она по задумке должна была занять удобные оборонительные позиции вдоль рек. Так же в Красноярск был направлен Средне-Сибирский корпус генерала Зиневича. Считалось, что хорошо отдохнувший корпус будет главным резервом и поможет в случае чего закрепиться за Енисеем, если враг прорвёт 1-ю и 2-ю линии обороны. Забегая вперёд, замечу, что эти планы полностью провалились – отведённые в тыл части развалились ещё быстрее, чем оставшиеся на фронте.
Именно под Омском крушение управляющей структуры колчаковского государства стало свершившимся фактом. Верховный Правитель пребывал в нерешительности и только 13 ноября (за полдня до неожиданного его захвата Красными) выехал на семи поездах (где располагался штаб и золотой запас) в Новониколаевск (Новосибирск), где и остановился на постой, значительно ухудшив пропускную способность станции. Половинчатое решение, хоть и спасло его от возможного пленения Красными в Омске, тем не менее, сыграло злую службу в дальнейшем, так как покинув армию – он же не мог ей командовать, а не доехав до Иркутска, куда переехало правительство – не мог править. Вместо этого 21 ноября из Новониколаевска была дана пространная телеграмма:
«Считаясь с необходимостью моего пребывания при армии, доколе обстоятельства того требуют, повелеваю образовать при мне и под моим председательством Верховное совещание в составе главнокомандующего, его помощников, начальника его штаба, генерал-квартирмейстера, председателя совета министров и министров военного, внутренних дел, иностранных дел, путей сообщения, финансов, снабжения и продовольствия или их заместителей. На Верховное совещание возложить разработку общих указаний по управлению страной для объединения деятельности отдельных ведомств и согласования ее с работою армии».
Как было управлять армией, находящейся к тому же в перманентном отступлении, и страной из поезда – понять довольно трудно. По большому счёту, таким образом он устранялся от дел, живя в виртуальном мире штабного вагона, где информационный вакуум оставлял место для чуда. В то время, как в армии ему бы пришлось иметь дело с неподъёмными вопросами хаотичного отступления, а иркутское правительство, скорее всего, потребовало бы его отставки.
В это время в ночь с 13 на 14 ноября 1919 года 242-й Волжский стрелковый полк РККА скрыто перешёл по льду Иртыш (на котором только что закончился ледостав), захватил станцию города Омска, где разоружил порядка 7 тысяч солдат и офицеров, включая генерала Римского-Корсакова. Столь быстрая потеря столицы стала для Белых полной неожиданностью и началом разразившейся катастрофы. Белые хлынули к Новониколаевску и Томску.
Войска, беженцы и административные учреждения эвакуировались по железной дороге и просёлочными дорогами. И не известно, чьё положение было хуже. Так как находившиеся в скверном состоянии эшелоны плелись в 50 шагах друг от друга, постоянно останавливаясь, в силу поломок впереди идущих паровозов. Вот, что пишет по этому поводу поручик В. Варженский:
Порой и даже довольно часто можно было наблюдать трагикомическую картину снабжения водой заглохшего паровоза. Для этой цели весь эшелон, без исключения, становился цепочкой в два ряда, от паровоза до ближайшего водяного источника. Здесь были важные барыни и нежные барышни в модных шляпках и изящных туфельках на высоких каблучках (это было все, что они захватили с собой на короткое время вынужденной поездки, так как в полную катастрофу не верил никто), солидные и холеные мужчины, чуть ли не с моноклями и в лайковых перчатках, старики и дети различного возраста... Такой примитивный конвейер работал до изнеможения, подавая воду ведрами, кастрюлями, ковшами, бутылками и даже чайными чашками — одним словом, все шло в работу, что было в эшелоне из посуды... И если удавалось пустить машину в ход, то ненадолго... Через некоторое время она опять умирала, и снова производилась та же отчаянная попытка.
Постепенно пробка становилась непроходимой, и те, кому не посчастливилось пересесть на сани, имели все шансы замёрзнуть в переполненных больными и ранеными поездах.
Причиной столько катастрофического положения с железнодорожным транспортом кроется не только в разрухе, воцарившейся после начала гражданской войны – сколько в том факте, что контроль за ним был возложен на белочехов.
По картинке видно, что униформа чехословацкого легиона в России несколько отличалась от положенной по уставу. Что ж – могли себе позволить.
«Приключения» чехословаков в России само по себе увлекательное действо, которое в определённой мере подходит и под скрипт о «Моисеях», и под «Ксенофонтов». Достаточно только перечислить известных людей, вышедших из легионеров:
— Ярослав Гашек (впоследствии написавший «Бравого солдата Швейка»);
— Ян Сыровый (впоследствии ставший беспартийным премьер-министром Чехословакии);
— ЗденекФирлингер (впоследствии ставший социал-демократическим премьер-министром Чехословакии);
— Людвик Свобода (впоследствии ставший коммунистическим президентом Чехословакии);
— Эммануэль Моравец (впоследствии ставший национал-социалистическим министром просвещения Протектората Богемия и Моравия);
— РадолаГайда (впоследствии ставший вождём чешских фашистов).
В общем, каждой «твари» по паре.
Для россиян, как правило, они олицетворяются с восстанием в конце весны 1918 года, которое поставило точку на периоде «Триумфального шествия Советской власти» в Сибири и на Урале. Поэтому однозначно воспринимаются, как союзники Белых сил. В действительности те, кто внимательно читал, про «Рейд Блюхера» помнят, что помощнички из них были не ахти. Да, они были не против разогнать какую-нибудь полуанархическую толпу красногвардейцев, но сразу оказывались «уставшими» как только дело доходило до упорного рубилова (при всём при том, что вояки были хорошими – фронты Первой мировой тому в пример). А с конца 1918 года (после победы Антанты над Германией и созданием суверенной Чехословакии), вообще, устранились от прямых боевых действий. Так как пропадала, итак, не особо сильная мотивация борьбы с большевиками как немецкими агентами. Впрочем, выведены из страны они не были (это к слову о том, как они спешили домой), являясь частью союзных войск под руководством Франции, и по просьбе Колчака приставлены к охране Транссибирской магистрали (с учётом десятиверстовой зоны по обе стороны дороги), которой со временем стали распоряжаться в полной мере.
Что имело для Белых самые неприятные последствия. Чехи стремительно теряли интерес к политическим раскладам, их разлагали бардак и хаос, царящий в стране, где сами русские не могли разобраться – кто прав, а кто – виноват. Процветало мародёрство и коммерческие экзерсисы. Например, удачное «крышевание» захваченного золотого запаса Российской империи приведшее к его значительной усушке, позволило легионерам открыть крупнейшее чешское финансовое предприятие – «Легион-банк» с филиалами во Владивостоке, Харбине, Токио, Шанхае, Маниле, Триесте (и лишь потом в Праге!). Имея такое финансовое подспорье, контроль над транспортными артериями восточной части страны, а также возможность силового воздействия (что в условиях перманентного бардака было не менее важно) чехи через «Центркомиссию» (дочка «Легион-банка) имели возможность вывозить дешёвые русские ресурсы за рубеж и организовывать прочие увлекательные коммерческие мероприятия. Понятное дело, что после того, как барыжество вышло на первое место в задачах легиона - оказывать какое-либо противодействие большевикам ради идеологических принципов никто не собирался, поэтому все усилия корпуса были сосредоточены на вывозе своего штатного состава и нажитого «непосильным трудом» имущества во Владивосток. Это и определило тот цинизм, с которым чехи игнорировали запросы белого командования, задерживали составы с эвакуированными частями и беженцами, реквизировали рабочий подвижной состав, договариваясь за спиной былых союзников с большевиками, совершенно справедливо заслужив меткое прозвище «чехосволочи».
Итак, разделившись на две колонны, Белые двинулись на восток. 2-я армия (генерал С.Войцеховский) шла по дорогам к северу от Транссибирской магистрали, 3-я армия (генерал В.Каппель) в 50 вёрстах к югу. 1-я армия (генерал А.Пепеляев) в течение декабря «как-то распалась», пополнив ряды дезертиров и откровенных мятежников, которые целыми частями переходили на красную сторону. Лишь незначительная её часть в 500-600 человек удалось выйти к железной дороге (в основном подразделения 3-го Барнаульского полка).
В это время Колчак решил наконец покинуть Новониколаевск и присоединиться к своим министрам в Иркутске, но доехать сумел лишь до станции Тайга. Здесь к нему явился председатель совета министров Пепеляев и предъявил сразу три ультиматума: об отречении, о созыве Земского собора и о смещении генерала Сахарова. За спиной Пепеляева стоял его брат, командующий 1-й армией, чьи части находились на станции. Начался торг. Сложить власть Колчак отказался, созыв Собора выглядел в данных обстоятельствах явно неуместным, поэтому отыгрались на Сахарове, который был смещён с поста главкома. Колчак решил назначить командующим генерала Дитерихса, но у того было условие, чтобы последний передал бразды правления Деникину. Условие в то время не менее выполнимое, чем созыв Земского собора. В общем, шло очередное беспонтовое мерение пиписками, в ходе которых авторитет верховной власти упал ниже плинтуса. Воля к сопротивлению оставляла Колчака.
На следующей станции он принял одно из немногих разумных решений - телеграфировал о передачи командования Каппелю, достойному человеку и офицеру, сохранившему уважение в армии, а сам продолжил движение в Иркутск. Однако доехать ему удалось только до Нижне-Удинска, который был захвачен Советами. Ну, как захвачен? На вокзале собралась толпа, враждебно настроенная правительству. Несмотря на то, что его конвой представлял внушительную силу, а чехи препятствий движению составов не чинили – Колчак завис на станции. Именно отсюда тот поехал дальше уже не как Верховный Правитель, а как заложник своих бывших союзников.
Здесь адмирала ждало ещё одно разочарование. Поняв, что со станции по железной дороге ему уже не вырваться - он стал рассматривать другие варианты движения. В том числе конный переход через Монголию с конвоем в 500 человек. Чехи обещали помочь с разведкой. Поэтому построив конвой, которому Верховный доверял без оглядки, поинтересовался – кто хочет пойти вместе с ним? За исключением нескольких человек остальные отказались. До сих пор не понятно – зачем Колчак прибег к столь спорному способу морального самоубийства, ибо конвой был на службе и был обязан выполнять приказы беспрекословно и, скорее всего, большинство подчинилось бы и так. Отказ конвоя стал для Колчака страшнейшим ударом. Он окончательно потерял веру в себя и согласился перейти под ответственность чешских легионеров.
Переломным моментом похода оказалось сражение под Красноярском, который к этому времени был охвачен большевистским восстанием, но об этом в следующий раз.
"...Шли мы совершенно мирным порядком, становились на ночлег по деревням, утром варили завтрак, потом запрягали и ехали дальше. Красные ночевали, следуя за нами, на нашей предыдущей остановке. Иногда они поднимались раньше нашего, приближались к нам версты на три и начинали стрелять из пулеметов. Тогда мы немедленно запрягали и уезжали. Однажды один из наших командиров полка решил предупредить красных и сам первый открыл стрельбу по ночлегу красных. Они сейчас же снялись и отступили, а мы пришли и съели приготовленный ими завтрак.
У станции Зима мы столкнулись с красным отрядом, который, к счастью для нас, был атакован с тыла чехами и частью перебит, частью взят в плен. Грустно было впервые проезжать мимо валявшихся трупов своих же русских людей (конечно, уже до белья раздетых, на этот счет исключения не было) и смотреть на испуганно выглядывавших из-за ворот деревни жителей, видевших в первый раз гражданскую войну и ничего в ней не понимавших.
В конце февраля без приключений добрались до Забайкалья и наконец вздохнули спокойно — теперь между нами и красными стояли японцы.
Попытки возродить армию кончились ничем. Мы продержались в Забайкалье ровно до тех пор, пока там оставались японцы, которых красные не осмеливались атаковать. Как только ушли японцы, так и наши войска отступили в Маньчжурию, были там разоружены китайцами и невооруженными перевезены в Приморскую область".