Ниже высказаны хорошие мысли на тему централизации/тирании в Московском княжестве. Как развивались эти тенденции и почему всё пошло иначе.
Оригинал взят у
thor_2006 в "Лоскутное одеяло" и централизация... По ходу дела родилось тут несколько еретических мыслей по поводу… Ладно, это неважно, по какому поводу, но родились, причем, забавно, началось все с одного, а потом к паровозику начали прицепляться вагончики, и вышел таки целый поезд.
Несколько ранее писал я про то, что Русское государство складывалось изначально как «лоскутное одеяло». В принципе, с этим никто не спорит – но вопрос в другом. В отечественной историографии, а вслед за ней и в «забугорной» сложилось убеждение (на уровне аксиомы), что, начиная с Грозного старшого и завершая Грозным меньшим, московские государе целенаправленно вели политику централизации и концентрации власти в своих руках, вынашивая планы установления тирании и угнетения свободы. И применительно к особенно интересующей меня сфере – давным-давно было высказано мнение, что на Руси военная централизация опережала по темпам централизацию политическую. И тут меня пробило – ну а если все было не так, савсэм нэ так? Вообще, можно ли вести речь о какой-то целенаправленной программе централизации власти, которую последовательно проводили одни государь за другим на протяжении трех поколений? Не впадаем ли мы в этом случае в грех модернизаторства и осовременивая истории? Ведь post hoc вовсе не означает propter hoc.
Поясню свою мысль (ее еще надо дорабатывать и совершенствовать, а если не получится – выбросить безжалостно!). В принципе, характеризуя пресловутую ментальность русского общества позднего Средневековья – раннего Нового времени, я, полагаю, не сильно ошибусь, если назову ее средневековой по своим основным характерным чертам и установкам. В каком-то смысле московское общество этого времени – «холодное» общество (разогрев начнется с началом Смуты, и дальше - пошла писать губерния, пока до Петра не дописалась), для которого характерны хронологическая цикличность и обращенность в прошлое, в милую «старину». Ну а раз так, то апелляция к этой самой «старине» будет самым сильным аргументом и доводом в всяких политических спорах. И не случайно что оба Ивана, что Василей говорят о своей «отчине» - по «старине» вся русская земля их, Рюриковичей, «отчина» (потому-то Ягеллоны так и нервничали, потому как понимали задним умом, при всей просвещенности и продвинутости они недалеко все же ушли от средневекового мышления, что не то мясо они съели), и их притязания на «наследие Ярослава Мудрого» освящено этой самой «стариной» (кстати, тут, в частности, можно попробовать дать и ответ относительно планов Москвы по поводу Ливонии – ведь Дерпт – бывший Юрьев, и Подвинье – тоже вроде бы бывшее владенье Рюриковичей, хоты бы и полоцких – все ж таки родственники, хоть и седьмая вода на киселе, и Эстляндия – данники Новгорода… И. т.д., и т.п.).
Так вот, возвращаясь к «старине» и «лоскутности». Актовые материалы, похоже, подтверждают эту идею. Ни о какой централизаторской политике (во всяком случае, целенаправленной) речи быть и не может в принципе. Что Иван III, что Василей II, что Иван IV на ранних (до большой войны) этапах своего правления в общем и в целом проводят политику сохранения и закрепления «старины» через те же самые жалованные грамоты и закрепления разделения власти с «землей» через установление, скажем так, доверительных отношений и сотрудничества с местными элитами, с «лутчими земскими людьми». Да и как иначе, если центральная власть просто физически не могла подменить «землю» в деле управления этой самой «землей». Да и претендовала ли московская власть на эту подмену. Вот тут почему-то на ум приходи утверждение Н. Хеншелла, что абсолютизм вовсе не означает концентрацию всей полноты власти в руках какого-нибудь очередного Солнца, а более или менее умелое маневрирование и арбитраж между различными властными группировками и кланами как в центре, так и на местах. И суть пресловутых реформ Ивана Грозного в эпоху не менее пресловутой «Избранной Рады» как раз именно и заключалась в закреплении такого порядка вещей, сложившегося при Иване III, приведении его в лучшее, более или менее прозрачное и управляемое состояние, если хотите, «упорядочивание» этой самой «старины», а вовсе не отказ от нее в пользу какой-то там «централизации» (условий для которой не было и не будет еще очень долго). «Лоскутность» должна была быть сохранена и законодательно закреплена, введена в пределы четко очерченного юридического поля.
Возможно, все бы так и было в конце концов, если бы не война (что ты наделала, подлая!). Неудачное решение установить прямое федеральное правление в Казани привело к началу затяжной войны с Крымом, и эта война вскоре дополнилась войной с Литвой (а затем и со Швецией). На эти три войны сразу наложился экономический кризис (причем этот кризис имел под собой прежде всего объективные причины – поскольку он затронул и Западную Европу. Начало малого ледникового периода?). И в этих условиях наметилось расхождение интересов «власти» и «земли» (новгородский пример – самый яркий этого расхождения). «Власть» стала утрачивать доверие и опору в лице региональных элит и, стремясь обеспечить выигрыш в большой войне, перешла к террору против оппозиции, явной и существовавшей только в потенции, параллельно (через опричнину) устанавливая явочным порядком мобилизационные порядки на части территории страны («перебор людишек» - один из способов этой мобилизации, поскольку, как показывают материалы Тверской переписной книги, далеко не все, ой не все, служилые люди, служили не то чтобы государю или, на худой конец, его вассалам, а вообще не служили). Обострившаяся политическая борьба явочным порядком вела к постепенной ликвидации режима сотрудничества центральной власти и «земли», ограничения ее компетенции и властных полномочий и, в итоге, пресловутой централизации. Таким образом, выходит, что эта самая централизации есть ничто иное, как порождение двух войн – войны за Ордынское наследство и войны за Ливонское наследство. И возникает, точнее, начинается она вовсе не при Иване III, а во 2-й половине Ивана IV как чрезвычайный ответ на экстраординарные условия, в которых оказалось русское государство в результате условий, сложившихся к середине XVI в . и тех внешнеполитических решений, что были приняты Боярской думой в конце 40-х гг. того же столетия (и тут еще тот вопрос – были ли эти войны неизбежными? Похоже, что все-таки да, уже хотя бы потому, что, к примеру, на Северо-Западе уже в 40-х гг. земельный вопрос обострился до предела, вызвав серьезную напряженность на границе в результате взаимных наездов с русской и литовской сторон).
И, продолжая, осмелюсь предположить, что Смута стала попыткой региональных элит взять реванш за действия центральной власти – попыткой относительно удачной, поскольку, в конечном итоге, реставрация монархии проходила под лозунгом возвращения к старым добрым временам. Но не надолго, начиная со времен 2-й Смоленской войны вектор внутренней политики Москвы снова поворачивается в сторону постепенного, ползучего отъема властных полномочий «земли». Этот процесс ускорился в ходе войн, начавшихся в 1653 г., и достигших своего апогея при Петрусе (который, собственно, и попытался выстроить пресловутое «регулярное» государство, в котором мужикам уже не доверяли, поскольку де среди них умных нет).
Несколько ранее писал я про то, что Русское государство складывалось изначально как «лоскутное одеяло». В принципе, с этим никто не спорит – но вопрос в другом. В отечественной историографии, а вслед за ней и в «забугорной» сложилось убеждение (на уровне аксиомы), что, начиная с Грозного старшого и завершая Грозным меньшим, московские государе целенаправленно вели политику централизации и концентрации власти в своих руках, вынашивая планы установления тирании и угнетения свободы. И применительно к особенно интересующей меня сфере – давным-давно было высказано мнение, что на Руси военная централизация опережала по темпам централизацию политическую. И тут меня пробило – ну а если все было не так, савсэм нэ так? Вообще, можно ли вести речь о какой-то целенаправленной программе централизации власти, которую последовательно проводили одни государь за другим на протяжении трех поколений? Не впадаем ли мы в этом случае в грех модернизаторства и осовременивая истории? Ведь post hoc вовсе не означает propter hoc.
Поясню свою мысль (ее еще надо дорабатывать и совершенствовать, а если не получится – выбросить безжалостно!). В принципе, характеризуя пресловутую ментальность русского общества позднего Средневековья – раннего Нового времени, я, полагаю, не сильно ошибусь, если назову ее средневековой по своим основным характерным чертам и установкам. В каком-то смысле московское общество этого времени – «холодное» общество (разогрев начнется с началом Смуты, и дальше - пошла писать губерния, пока до Петра не дописалась), для которого характерны хронологическая цикличность и обращенность в прошлое, в милую «старину». Ну а раз так, то апелляция к этой самой «старине» будет самым сильным аргументом и доводом в всяких политических спорах. И не случайно что оба Ивана, что Василей говорят о своей «отчине» - по «старине» вся русская земля их, Рюриковичей, «отчина» (потому-то Ягеллоны так и нервничали, потому как понимали задним умом, при всей просвещенности и продвинутости они недалеко все же ушли от средневекового мышления, что не то мясо они съели), и их притязания на «наследие Ярослава Мудрого» освящено этой самой «стариной» (кстати, тут, в частности, можно попробовать дать и ответ относительно планов Москвы по поводу Ливонии – ведь Дерпт – бывший Юрьев, и Подвинье – тоже вроде бы бывшее владенье Рюриковичей, хоты бы и полоцких – все ж таки родственники, хоть и седьмая вода на киселе, и Эстляндия – данники Новгорода… И. т.д., и т.п.).
Так вот, возвращаясь к «старине» и «лоскутности». Актовые материалы, похоже, подтверждают эту идею. Ни о какой централизаторской политике (во всяком случае, целенаправленной) речи быть и не может в принципе. Что Иван III, что Василей II, что Иван IV на ранних (до большой войны) этапах своего правления в общем и в целом проводят политику сохранения и закрепления «старины» через те же самые жалованные грамоты и закрепления разделения власти с «землей» через установление, скажем так, доверительных отношений и сотрудничества с местными элитами, с «лутчими земскими людьми». Да и как иначе, если центральная власть просто физически не могла подменить «землю» в деле управления этой самой «землей». Да и претендовала ли московская власть на эту подмену. Вот тут почему-то на ум приходи утверждение Н. Хеншелла, что абсолютизм вовсе не означает концентрацию всей полноты власти в руках какого-нибудь очередного Солнца, а более или менее умелое маневрирование и арбитраж между различными властными группировками и кланами как в центре, так и на местах. И суть пресловутых реформ Ивана Грозного в эпоху не менее пресловутой «Избранной Рады» как раз именно и заключалась в закреплении такого порядка вещей, сложившегося при Иване III, приведении его в лучшее, более или менее прозрачное и управляемое состояние, если хотите, «упорядочивание» этой самой «старины», а вовсе не отказ от нее в пользу какой-то там «централизации» (условий для которой не было и не будет еще очень долго). «Лоскутность» должна была быть сохранена и законодательно закреплена, введена в пределы четко очерченного юридического поля.
Возможно, все бы так и было в конце концов, если бы не война (что ты наделала, подлая!). Неудачное решение установить прямое федеральное правление в Казани привело к началу затяжной войны с Крымом, и эта война вскоре дополнилась войной с Литвой (а затем и со Швецией). На эти три войны сразу наложился экономический кризис (причем этот кризис имел под собой прежде всего объективные причины – поскольку он затронул и Западную Европу. Начало малого ледникового периода?). И в этих условиях наметилось расхождение интересов «власти» и «земли» (новгородский пример – самый яркий этого расхождения). «Власть» стала утрачивать доверие и опору в лице региональных элит и, стремясь обеспечить выигрыш в большой войне, перешла к террору против оппозиции, явной и существовавшей только в потенции, параллельно (через опричнину) устанавливая явочным порядком мобилизационные порядки на части территории страны («перебор людишек» - один из способов этой мобилизации, поскольку, как показывают материалы Тверской переписной книги, далеко не все, ой не все, служилые люди, служили не то чтобы государю или, на худой конец, его вассалам, а вообще не служили). Обострившаяся политическая борьба явочным порядком вела к постепенной ликвидации режима сотрудничества центральной власти и «земли», ограничения ее компетенции и властных полномочий и, в итоге, пресловутой централизации. Таким образом, выходит, что эта самая централизации есть ничто иное, как порождение двух войн – войны за Ордынское наследство и войны за Ливонское наследство. И возникает, точнее, начинается она вовсе не при Иване III, а во 2-й половине Ивана IV как чрезвычайный ответ на экстраординарные условия, в которых оказалось русское государство в результате условий, сложившихся к середине XVI в . и тех внешнеполитических решений, что были приняты Боярской думой в конце 40-х гг. того же столетия (и тут еще тот вопрос – были ли эти войны неизбежными? Похоже, что все-таки да, уже хотя бы потому, что, к примеру, на Северо-Западе уже в 40-х гг. земельный вопрос обострился до предела, вызвав серьезную напряженность на границе в результате взаимных наездов с русской и литовской сторон).
И, продолжая, осмелюсь предположить, что Смута стала попыткой региональных элит взять реванш за действия центральной власти – попыткой относительно удачной, поскольку, в конечном итоге, реставрация монархии проходила под лозунгом возвращения к старым добрым временам. Но не надолго, начиная со времен 2-й Смоленской войны вектор внутренней политики Москвы снова поворачивается в сторону постепенного, ползучего отъема властных полномочий «земли». Этот процесс ускорился в ходе войн, начавшихся в 1653 г., и достигших своего апогея при Петрусе (который, собственно, и попытался выстроить пресловутое «регулярное» государство, в котором мужикам уже не доверяли, поскольку де среди них умных нет).